Чужие крылья. - Страница 42

— Не знаю, — Виктор снял шлемофон и принялся растирать лицо снегом. — Видел, как падал, потом вроде парашют чей-то болтался. Он, не он, не знаю. Ему плоскость срубили. С-суки…

От холодного снега стало легче, слабость немного прошла, в голове прояснилось.

— Палыч, как же нас сегодня били! Пинали, суки, от всей своей души. Гниды европейские. Как же я этих тварей ненавижу…

— Ладно тебе, Вить, после драки-то… — Палыч пригладил усы. — Хватит снега, застудишься, — он забрал у Саблина шлемофон, достал из-за пазухи ушанку и натянул ее Виктору на голову. — Вот так будет лучше! Иди уже, Шубин заждался. А с немцами поквитаемся еще…

Собирались притихшие, злые, молча докуривали. Вахтанг, никогда не куривший, взял у Шишкина папиросу и бездумно глядя в небо пускал дым. Он был поникший, какой-то сгорбился и словно стал ниже ростом. "Они с Нифонтом тоже из одного училища, — вспомнил Виктор. — Тяжело вот так вот. Интересно, жив ли Валерка?"

Товарищ батальонный комиссар, — комэск дождался, пока тот выколотит свою трубку, — разрешите начать разбор полета? — дождавшись утвердительного кивка, продолжил. — Вы видели все сами. Над линией фронта нас атаковала четверка "мессеров". Через четыре минуты вторая четверка. Эти атаковали разделившись, пара сверху и пара пыталась подойти снизу. Что в итоге… Побили нас сегодня крепко. Тута, лукавить не будем, все всё сами видели. Сбит Нифонтов, сбит один бомбардировщик, два повреждены. Почему нас побили? — он обвел летчиков усталым взглядом. — Вот, тута, сержант Саблин, самый молодой по налету, какое твое мнение?

— Я? — Виктор, от неожиданности, растерялся. — Э-э-э, сейчас, — он задумался, вспоминая перипетии прошедшего боя.

— Ну… перед вылетом ничего не обговорили, кто где. Шли плотным строем, маневрировать было неудобно. Когда на нас упала четверка, то она сразу всю группу связала боем. Потом еще пара "мессеров" подошла. Дальше не помню, такая каша началась…

Тут все летчики оживились, заговорили разом, перебивая друг друга, отчаянно жестикулируя. Они словно пытались выговорить свой страх, заглушить его громкими словами. Виктор удивился, как может пять взрослых человек создавать столько шума. Наконец, комиссар поднял руку, призывая к тишине.

— Товарищи… товарищи, давайте тише, — он дождался, пока все успокоятся, Немного помолчал, собираясь с мыслями, было видно, что он волнуется. — Тут, видимо, есть и моя вина, у вас уже слетанный коллектив, со своими привычками и особенностями… Надо нам притереться друг к другу. Вы извините, мне на КП пора. Дмитрий Михайлович, вы, пожалуйста, разбор завершите и мне потом доложите. Кстати, по итогам боя, сбитым я одного "мессера" зажег, он со снижением ушел. Того, что лейтенанта Нифонтова атаковал. Да… — комиссар задумчиво потер подбородок, — я на КП, доложу командиру. Дмитрий Михайлович, буду вас там ждать.

Комиссар, ушел. Летчики насторожено сверлили его спину взглядами.

— Ладно, тута, — прервал молчание комэск. — Надо было с комиссаром перед вылетом переговорить, да все некогда было. Все спешка эта, дурацкая. Ладно, Витька прав, плотно мы шли. Были бы по фронту растянуты, да по высоте, да с радиосвязью… Я тута, с комиссаром поговорю, может, выбьет нам пару передатчиков. Отдыхайте, пока время есть. Погода, вон какая, скоро, тута, снова лететь…

День кончался, солнце уже почти скрылось за горизонтом, над степным аэродромом сгущались сумерки. Этот день прошел очень тяжело. Четыре вылета, два воздушных боя, это многовато с непривычки. Виктор устало оперся о плоскость, глядя как техник неторопливо надевает на самолет чехлы. Из-за усталости мысли текли вяло, неторопливо, вразнобой, перескакивая с одного на другое. "Сейчас, за ужином, водки выпью и спать, устал. Интересно, как там Нифонт? Успеет к ужину? Если не успеет, то нам водки больше достанется" — думал он, закрывая глаза. Стоять вот так, положив голову на скрещенные на крыле руки, оказалось очень удобно. — "Чего-то Палыч на меня так заговорщицки косится. Наверное, пакость задумал. А самолет-то мой, уже весь битый-перебитый, весь в латках". Незаметно, он так и задремал стоя, уткнувшись головой о плоскость своего самолета. Разбудил его Палыч, энергично похлопав по плечу. — Ты чего это, командир? Сомлел?

Виктор вздрогнул, проморгался. — Да… это… задумался!

— А! А я уж думал, что ты стоя спишь, — Палыч усмехнулся в желтые от никотина усы. — Ну как, много сегодня немцев убил? — это было стандартным вопросом его техника, после каждого летного дня, как своеобразный ритуал. Зачем ему эти убитые немцы, что он там считал, оставалось для Виктора загадкой.

— Да вот, в крайнем, под Греко-Тимофеевкой с Шубиным на две машины наткнулись, я, в свою, РС попал, прямо кузов. Грузовичок такой был, занятный, тентованный. Там вроде люди были, кто-то, кажется, выпрыгивал на ходу, когда им РС, под тент, в самый кузов прилетел. Мне потом показалось, что там, за грузовиком, снег розовый стал. Наверное, показалось…

Виктор говорил спокойным равнодушным голосом. Он смертельно устал, и переживать по поводу убитых им врагов не собирался. Что касается штурмовки, то за последние недели он стал более черствым и каким-то равнодушным. Все, что попадало в прицел его самолета, воспринималось как мишени и не более. Он бы уже не стал переживать так, как раньше, из-за раненной лошади, бьющейся от боли, после его пуль. Притупилось. Вот и сегодня он радовался не тому, что убил нескольких немцев своим снарядом, а тому, что попал этим снарядом в грузовик. А немцы это так – бесплатный бонус. Были они в том грузовике или нет – какая разница.