Чужие крылья. - Страница 72

Мысли у Виктора скакали, обгоняя друг друга, но тренированное тело действовало самостоятельно, на рефлексах. Он резко дал ногу и пламя на крыле, сбитое бешеным напором воздуха, погасло, только видно было, как разлетается позади белесая пыль вытекающего бензина. Затем он прибрал газ, максимально затяжелил винт и потянул ручку на себя, чувствуя, что ручка не подается, уперся в нее двумя руками, но она не двигалась. Самолет, разогнанный до максимальной скорости, совершенно не желал ему подчиняться. Виктор заметался по кабине, попробовал было открыть фонарь, но тот прижатый напором воздуха даже не шелохнулся.

"Ну вот и конец", — отстраненно подумал он. Высота стремительно уменьшалась, самолет пикировал под углом градусов тридцать и Виктор безошибочно определил место скорого столкновения с землей: это будет большой двухэтажный барак на окраине города. Рука тем временем уже нащупала штурвал триммера высоты и вовсю его выкручивала. Нос самолета, нацеленный в барак, неожиданно пополз вверх, но медленно. Слишком медленно. Тогда Виктор уперся в педали и из-всех сил стал тянуть рукоять на себя, боясь, что не выдержит металл и дюралевая ручка сломается. Но ручка выдержала, самолет еще сильнее задрожал и начал неспешно задирать нос. Под крылом уже мелькали деревья, дома, совсем рядом, у крыла, промелькнула заснеженная крыша барака. На миг, кабину заслонила туча снега, поднятая с земли винтом. Заслонила и тотчас пропала внизу, позади. Истребитель, быстро теряя скорость, начал набирать высоту.

Дальше уже было делом техники – отключить дырявый бензобак, облегчить винт, дать максимальный газ и домой, догонять своих. Он отчетливо видел впереди, высоко вверху маленькие точки уходящих самолетов Шубина и Беридзе. Но догнать ему их уже не светило. Самолет набирал высоту очень уж медленно. На рукоятку управления откликался неохотно, с сильным запозданием и все время норовил завалиться на дырявое крыло. Как-только скорость его истребителя начала увеличиваться, он снова перестал реагировать на рули. Пришлось буквально ползти на двухсотпятидесяти километрах, набирая по крупицам высоту. Хорошо хоть немцы перестали стрелять. Или потеряли его из виду или он уже вышел за пределы действия их зениток. А может, и вовсе вызвали свои истребители. От этой мысли Виктор поежился. Драться с "мессерами" в таком состоянии – верный способ самоубийства. Лучше уж сразу прыгать. Шубин с Вахтангом скорее всего его даже не видели, видимо считали уже погибшим. В эфире стоял сплошной гул и треск помех, если даже Шубин ему что-то и передавал по рации, то услышать это Виктор никак не мог. Бесполезную связь пришлось отключить. Высоко в небе уменьшались, таяли, улетающие прочь самолеты его однополчан. Он снова остался один. Кое-как, с трудом набрав полтора километра, Виктор полетел на северо-восток, навстречу надвигающимся облакам.

Облака встретили его белой мутью и жесточайшей болтанкой. Пришлось уходить под них, лететь под самой кромкой и надеяться, что "мессера" его не заметят. Вдобавок ко всему засбоил двигатель. Он, непонятно почему, вдруг начинал кашлять, захлебываться, а потом, также внезапно этот кашель сменялся ровным гулом работающего мотора.

Виктор вцепился в ручку управления, словно утопающий в спасительно бревно. Сейчас вся надежда была на мотор, вытянет ли он эту злосчастную сотню километров или снова придется садиться в тылу у немцев. Если бы он умел сейчас молиться, он бы, несомненно, это и сделал. Но ни одной молитвы Виктор не знал.

Незадолго до линии фронта начала расти температура масла. Он максимально открыл шторки маслорадиатора, но это не помогало. Двигатель начал кашлять все чаще, в его некогда ровном монотонном гуле начали прорываться визгливые ноты. Стрелка температуры масла пересекла красную черту, потом и вовсе уперлась в ограничитель. На козырьке кабины появилась серо-коричневая маслянистая пленка. Она прибывала все быстрее, разливаясь по козырьку, закрывая обзор вперед. Мотор уже не гудел. Он свистел, скрежетал, перхал, словно старый дед, но все-таки еще, из последних сил тянул. Но все это не имело никакого значения, он уже пересек линю фронта. Осталось только сесть.

Вот справа, под крылом, показалась какая-то деревня. Он довернул, пытаясь посадить самолет поближе. Лобовое стекло было залито маслом полностью, пришлось открывать фонарь и высовывать голову пытаясь рассмотреть, куда же садиться. Масло тут же заляпало по лицу, растекаясь по стеклам очков. Он пытался их протереть перчаткой, но только сильнее размазывал масляную пленку. Мир вокруг сузился, стал грязным, размытым, искаженным. Но все-таки Виктор сел. Сделав большущего козла, едва не сломав шасси, он все-таки сумел посадить избитую машину в поле.

Из деревни, утопая в снегу, к нему уже бежали люди, а он, обессиленный, все сидел в кабине. Наконец, кое-как отстегнув привязные ремни, он выбрался на крыло и, помахав бегущим красноармейцам спрыгнул. Вот и земля, такая родненькая. Совершенно не опасная. Своя. Он развалился, на снегу и смотрел в небо, в медленно проплывающие сплошные облака и радовался тому, что живой..

Деревня эта оказалась Советка. Если бы он взял немного севернее, то возможно и дотянул бы до аэродрома. А так, пришлось довольствоваться гостеприимством тыловой пехотной части. Как назло, телефон у них не работал. Зато командир тыловиков – маленький круглый майор с умными глубоко посажеными глазами, охотно выделил бойцов для охраны самолета, и даже усадил Виктора с собой за стол, обедать. Может он так сильно уважал авиацию, а может, сыграл свою роль орден, который поблескивал под демонстративно распахнутым комбинезоном Виктора. Тем не менее, Виктору удалось кое-как отмыть себя в горячей воде от масла, а потом хлопнуть грамм сто пятьдесят разбавленного спирта в компании майора. За это пришлось развлекать майора беседой про воздушные бои, но в целом, стороны оказались довольны друг другом. Вот только с транспортом не заладилось. Пришлось идти на свой аэродром пешком, взвалив парашют на спину.